Сегодня, 10 августа, исполняется 10 лет памяти протоиерея Владимира Фоменко
Жизнеописание
—————————
Отец батюшки, Трофим Устинович Фоменко, из белорусских крестьян, погиб во время Великой Отечественной войны; мать, Мария Трофимовна, уехав из Минска на свою родину под Оршу, растила двух сыновей, Владимира и Анатолия, без мужа. «Когда я родился, — вспоминал о. Владимир, — в Минске не было действующих храмов, многие церкви оказались разрушенными. И не было в городе ни одного священника, который мог бы совершать таинства. Все священники были высланы или расстреляны» (Светлой памяти протоиерея Владимира Фоменко (1939-2009). СПб., Собор Владимирской иконы Божией Матери. 2010. С. 4). Поэтому крестили мальчика не в городе, а в сельском храме Преображения Господня, когда ребенку было четыре года. Молитвам его научила бабушка, Ульяна Григорьевна, в доме которой семья жила после переезда из Минска. В детстве Володя ездил с родными на богомолья, его привлекало благолепие православных храмов, и уже тогда, в 1940-е годы, у него появилось желание стать священником, служить Богу у престола Божия, молиться за людей, утешать и благословлять их.
Во время войны вышло некоторое послабление: кое-где стали открывать храмы, кое-кого из священников стали возвращать из ссылок и заточения. Тех, кого не успели заточить и сослать, оставили в покое. Так у религиозно настроенного мальчика появился духовный отец, протоиерей Владимир Михайлович Томашевич, человек высокой духовности, прекрасно образованный и чуткий. Отец Владимир вспоминал о нем с глубокой благодарностью. Он-то и благословил юношу на поступление в Минскую (Жировицкую) Духовную семинарию. Но прежде чем закончить ее, о. Владимир должен был пройти армейскую службу в Карелии.
Отслужив в армии, о которой он тоже вспоминал с благодарным чувством, так как в исполнении воинского долга видел необходимую для мужчины жизненную школу, о. Владимир продолжал учиться. В ту пору в Жировицкой семинарии был первоклассный преподавательский состав из образованнейших профессоров и богословов, сумевших передать своим подопечным и знания, и постоянный, живой интерес к ним.
Наибольшее влияние на о. Владимира оказал ректор семинарии и наместник Свято-Успенского Жировицкого мужского монастыря архимандрит Антоний (Мельников). Это был блестящий эрудит, авторитетный богослов, человек широчайшего культурного кругозора, добрый пастырь и воспитатель — незаурядная личность во всех отношениях. При нем Минская Духовная семинария стала образцовым учебным заведением, а управляемый им монастырь начал крепнуть и возрождаться. Но в атеистической России благополучие Церкви и церковных деятелей отнюдь не входило в планы властей предержащих. Минская Духовная семинария в 1963 г. была закрыта, а архимандрит в качестве ректора был переведен в другую семинарию и поставлен наместником другого монастыря. Постепенно проходя ступени церковной иерархии — рукоположение во епископа, архиепископа, возглавившего Минскую и Белорусскую епархию, он был наконец возведен в сан митрополита. В 1978 году митрополит Минский и Белорусский Антоний был назначен на Ленинградскую кафедру и, будучи уже митрополитом Ленинградским и Новгородским, успешно служил Церкви до самой кончины (1986). Из всех замечательных пастырей, с которыми судьба сводила о. Владимира, владыка Антоний произвел на него, как кажется, самое сильное впечатление. В свое время о. Владимир был у владыки келейником, а затем многие годы поддерживал с ним тесные отношения. Своему учителю и наставнику о. Владимир посвятил краткий, но удивительно интересный очерк, проникнутый чувством горячей любви и признательности. В немногих словах о. Владимир сумел рассказать о многом. Не случайно его работа была опубликована и в церковном, и в светском изданиях (Журнал Московской патриархии. 2007. N 5. С. 52-59; Русская история и культура. Статьи. Воспоминания. Эссе. СПб., 2007. С. 310-324).
Между тем после обучения в Минской семинарии о. Владимир поступил в Ленинградскую Духовную Академию, которую закончил в 1966 г. со званием кандидата богословских наук за труд «Догматическое значение иконопочитания». В том же году он обвенчался с Ольгой Владимировной Лютик, которая стала преданной и любящей его супругой, матерью четверых его детей.
Господь наградил о. Владимира счастливым браком. Долгие годы он и его матушка шли рука об руку по общей дороге, обучая и воспитывая детей, разделяя радости и невзгоды. В семье царили любовь, взаимопонимание, которому в немалой степени способствовал тот факт, что матушка Ольга, будучи из священнического рода, воспринимала заботы мужа с пониманием и участием. Добрые отношения в семье позволяли о. Владимиру служить Богу и людям со всей энергией, умом и талантом, которыми он был щедро одарен.
По окончании Духовной Академии о. Владимир служил в разных храмах. В 1971 году он был назначен штатным священником в Николо-Богоявленский кафедральный собор, где в течение 16-ти лет учился сам у старших и опытных иереев и учил других — разнородную, пеструю паству всех возрастов и званий. Никольский собор не закрывали никогда. В нем ежедневно совершались положенные службы, в нем прославились известные всему городу проповедники, общение с которыми было большим утешением для православного люда. Собор притягивал к себе интеллигенцию, еще не забывшую православных корней. В начале 1970-х годов о. Владимиру довелось отпевать в этом соборе Анну Андреевну Ахматову. На это отпевание собралась православная и не православная интеллигенция. Народу в храме было так много, что казалось — без жертв не обойдется. Но Господь управил. Последняя дань, отданная Анне Андреевне Ахматовой, истинному символу высокой русской культуры, ее тонкого интеллектуализма, нравственной чуткости и благородства, в конце концов ничем дурным не омрачилась.
В 1987 — начале 1990-х годов протоиерей Владимир Фоменко состоял клириком Спасо-Преображенского собора, а в апреле 1990 года, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, была освящена Владимирская церковь на Владимирской площади. Тогдашний митрополит Алексий назначил энергичного, умного и не лишенного практической сметки протоиерея Владимира Фоменко ключарем храма для скорейшего восстановления его и возрождения приходской жизни. С этих пор и до конца своих дней (то есть без малого 20 лет) о. Владимир отдавал все силы любимому храму. При о. Владимире и благодаря его неустанной деятельности Владимирская церковь стала величественным собором, любимым многими петербуржцами. Каких усилий, каких тревог и, может быть, душевной боли стоило это о. Владимиру, легко представить, поскольку отношения Церкви и власти и отношения внутри Церкви никогда не были безоблачны. Недаром о. Владимир, обращаясь к пастве, то и дело повторял, что, идя в храм, нужно оставить за его порогом весь сор из накопившихся обид, подозрений, дурных желаний, которые тяготят и смущают душу, мешая ей радостно общаться с Богом.
Сам пастырь входил в храм в соответствующем облачении, резко отделяющем его от всех прочих, неторопливо, спокойно, неизменно благожелательно выслушивая других и отвечая им. В голову не могло прийти, что он чем-то озабочен и угнетен. Казалось, житейские бури его не касались. С первых шагов в храме он создавал атмосферу, подобающую предстоящему торжеству — Божественной литургии. И такая атмосфера сохранялась до конца службы. За эти благодатные часы надмирной отрешенности и покоя люди обновлялись душой, обретали врачующие силы и надежду на добрый исход своих скорбей и недоразумений. Отец Владимир любил называть храм «лечебницей». Именно лечебницей всегда и был собор Владимирской иконы Божией Матери для его прихожан. Вот почему люди, впервые пришедшие в собор, отстояв службу и послушав проповедь батюшки, благодарили его, спрашивали, как его зовут, возвращались в храм еще и еще раз и становились, наконец, членами прихода. Опытом общения с о. Владимиром многие поделились в своих воспоминаниях, опубликованных в сборнике 2010 г., посвященном его памяти.
Не жалея времени, о. Владимир вникал в просьбы всех, кто имел в нем нужду, и либо утешал, ободрял, либо запрещал, наставлял, возвращал оступившегося на верную дорогу. Но никого не отпускал от себя в унынии и мраке. Все уходили с надеждой на Божию милость. Если услышанные им житейские истории могли послужить вразумлению других о. Владимир, опуская имена, рассказывал о них в проповеди. Люди получали ответ, не задавая вопроса, и часто научались, не ведая до того момента, что нуждаются в наставлении. Он побуждал прощать, молиться с верой и сам молился за своих чад, не забывая ни о ком из них. Иногда он спрашивал, в какой части города его прихожанин живет, и было ясно, что его отеческое попечение, благословение, защита искали незримый, но самый прямой путь к его чаду. Как евангельский отец, он не ждал, когда к нему подбежит заблудившийся и грешный сын, а сам спешил к нему навстречу с любовью, с готовностью помочь.
И словом и делом о. Владимир учил свою паству любви. Он объяснял, что не только в храме, но и за его стенами прихожане должны чувствовать себя одной семьей, а значит — мириться с чужими слабостями, прощать их, помнить о своем несовершенстве. Он призывал поближе узнавать друг друга, помогать друг другу, объединяться в решении какой-нибудь насущной задачи, в общем труде на благо отдельного человека или общества, Церкви. Он учил обращать внимание не на чьи-то промахи и недостатки, а на добрые качества, которые есть у каждого. Этих-то качеств может не быть у тебя. Он учил, таким образом, любви по принципу восполнения чужими достоинствами собственной нехватки. Ведь замечая и любя эти достоинства, а вместе с ними и всего человека, ты непременно обогащаешь себя.
О. Владимиру нравилось общаться с интеллигентными, образованными, талантливыми людьми, в какой бы области эти таланты ни проявлялись. Эта черта сближала батюшку, судя по его же воспоминаниям, с владыкой Антонием, учителем и наставником. Конечно, тут могла сказаться привлекательность творческого начала, а могла — и особая трудность в духовном руководстве людьми, менее других расположенными подчиняться. Вероятно, было и то и другое.
Однако о. Владимир любил и «простецов», людей из народа, внешне ничем не примечательных, заурядных. Возможно, их-то он больше всего и любил за их смирение, искренность, твердость веры и явно гордился тем, что его называли «народным батюшкой». Он часто говорил о «платочках», в тяжелые времена сохранивших православную веру и Церковь и передавших это дорогое наследство своим внукам. Он знал своих старушек по именам, знал их домашние дела и обстоятельства, отношения с родными и близкими и этих близких тоже знал. Некоторые из таких старушек кочевали, пока были силы, за своим батюшкой из храма в храм по путям новых его назначений. Они старались выразить ему свою признательность, что-нибудь из сада-огорода, извиняясь за малость дара, подарить, на что о. Владимир шутливо отвечал известным присловьем: «Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь». И всем было от этих слов по-домашнему весело, тепло и уютно, так что любовь пастыря к своей пастве была разделенной.
Что больше всего привлекало к батюшке людей всех рангов, так это полное доверие ему: все, что он говорил, было истинным, все, что делал, неоспоримым. За его плечами стояла многовековая народная культурная традиция, неписаный, но узаконенный порядок вещей, правильная иерархия ценностей, четкое различение добра и зла. Во времена, такие, как теперь, когда все это пошатнулось, перевернулось, оказалось осмеянным и оплеванным, такая твердость понятий и нравственных ориентиров влечет к себе многих — всех тех, кто не хотел бы, повинуясь дуновениям всех ветров, кувыркаться в житейском море. Вот почему в смутные эпохи, в противовес всякой, иногда навязываемой, относительности, является потребность в порядке, строгих правилах и нормах. Опора на традицию, веру предков, их представления о высшем благе и не подлежащем оправданию зле отвечает такой потребности в полной мере. Стало быть, и пастырь, который по долгу службы и по убеждению укоренен в такой традиции и наделен ее силой, приобретает непререкаемый авторитет в глазах верующего народа. Приверженность сложившимся обычаям, известный консерватизм благородны по своей природе: они означают уважение к прошлому, тогда как погоня за новизной во что бы то ни стало, страх быть обвиненным в ретроградстве особого почтения не вызывают: они легкомысленны, несерьезны.
Но, разумеется, консерватизм не исключает интереса к текущей действительности, ее положительным или отрицательным тенденциям. Отец Владимир был открыт миру, его душа живо реагировала на людей и события, никогда не теряя веры в благой Промысел Божий и надежду на лучшее будущее родной, горячо любимой России. Он много работал и спешил сделать как можно больше — помимо богослужений и треб восстанавливал собор, где действовали и о сию пору действуют и знаменитый детский хор под управлением И. В. Болдышевой, и школа звонарей, и известные далеко за пределами храма талантливые реставраторы. Он был блестящим проповедником-импровизатором, у которого можно было поучиться искусству речи не только священникам, но и людям вполне мирским. Около 20-ти лет он был духовным наставником Пасхального фестиваля в Петербурге.
Отец Владимир бывал в разных странах, знакомился с разными обычаями и людьми. Общение с кем бы то ни было для него не было проблемой. Природный такт, воспитанность, душевная деликатность (черта, которую батюшка очень ценил в людях), внимание к собеседнику и умение слушать располагали к нему всех и каждого. Кроме того, он был красив и внешне. Весь его облик, особенно в священническом облачении, импонировал русскому человеку, вполне совпадая с представлениями о православном батюшке.
(508)