10 лет памяти протоиерея Владимира Фоменко

Сегодня, 10 августа, исполняется 10 лет памяти протоиерея Владимира Фоменко

Жизнеописание
—————————
Отец батюшки, Трофим Устинович Фоменко, из белорусских крестьян, погиб во время Великой Отечественной войны; мать, Мария Трофимовна, уехав из Минска на свою родину под Оршу, растила двух сыновей, Владимира и Анатолия, без мужа. «Когда я родился, — вспоминал о. Владимир, — в Минске не было действующих храмов, многие церкви оказались разрушенными. И не было в городе ни одного священника, который мог бы совершать таинства. Все священники были высланы или расстреляны» (Светлой памяти протоиерея Владимира Фоменко (1939-2009). СПб., Собор Владимирской иконы Божией Матери. 2010. С. 4). Поэтому крестили мальчика не в городе, а в сельском храме Преображения Господня, когда ребенку было четыре года. Молитвам его научила бабушка, Ульяна Григорьевна, в доме которой семья жила после переезда из Минска. В детстве Володя ездил с родными на богомолья, его привлекало благолепие православных храмов, и уже тогда, в 1940-е годы, у него появилось желание стать священником, служить Богу у престола Божия, молиться за людей, утешать и благословлять их.

Во время войны вышло некоторое послабление: кое-где стали открывать храмы, кое-кого из священников стали возвращать из ссылок и заточения. Тех, кого не успели заточить и сослать, оставили в покое. Так у религиозно настроенного мальчика появился духовный отец, протоиерей Владимир Михайлович Томашевич, человек высокой духовности, прекрасно образованный и чуткий. Отец Владимир вспоминал о нем с глубокой благодарностью. Он-то и благословил юношу на поступление в Минскую (Жировицкую) Духовную семинарию. Но прежде чем закончить ее, о. Владимир должен был пройти армейскую службу в Карелии.

Отслужив в армии, о которой он тоже вспоминал с благодарным чувством, так как в исполнении воинского долга видел необходимую для мужчины жизненную школу, о. Владимир продолжал учиться. В ту пору в Жировицкой семинарии был первоклассный преподавательский состав из образованнейших профессоров и богословов, сумевших передать своим подопечным и знания, и постоянный, живой интерес к ним.

Наибольшее влияние на о. Владимира оказал ректор семинарии и наместник Свято-Успенского Жировицкого мужского монастыря архимандрит Антоний (Мельников). Это был блестящий эрудит, авторитетный богослов, человек широчайшего культурного кругозора, добрый пастырь и воспитатель — незаурядная личность во всех отношениях. При нем Минская Духовная семинария стала образцовым учебным заведением, а управляемый им монастырь начал крепнуть и возрождаться. Но в атеистической России благополучие Церкви и церковных деятелей отнюдь не входило в планы властей предержащих. Минская Духовная семинария в 1963 г. была закрыта, а архимандрит в качестве ректора был переведен в другую семинарию и поставлен наместником другого монастыря. Постепенно проходя ступени церковной иерархии — рукоположение во епископа, архиепископа, возглавившего Минскую и Белорусскую епархию, он был наконец возведен в сан митрополита. В 1978 году митрополит Минский и Белорусский Антоний был назначен на Ленинградскую кафедру и, будучи уже митрополитом Ленинградским и Новгородским, успешно служил Церкви до самой кончины (1986). Из всех замечательных пастырей, с которыми судьба сводила о. Владимира, владыка Антоний произвел на него, как кажется, самое сильное впечатление. В свое время о. Владимир был у владыки келейником, а затем многие годы поддерживал с ним тесные отношения. Своему учителю и наставнику о. Владимир посвятил краткий, но удивительно интересный очерк, проникнутый чувством горячей любви и признательности. В немногих словах о. Владимир сумел рассказать о многом. Не случайно его работа была опубликована и в церковном, и в светском изданиях (Журнал Московской патриархии. 2007. N 5. С. 52-59; Русская история и культура. Статьи. Воспоминания. Эссе. СПб., 2007. С. 310-324).

Между тем после обучения в Минской семинарии о. Владимир поступил в Ленинградскую Духовную Академию, которую закончил в 1966 г. со званием кандидата богословских наук за труд «Догматическое значение иконопочитания». В том же году он обвенчался с Ольгой Владимировной Лютик, которая стала преданной и любящей его супругой, матерью четверых его детей.

Господь наградил о. Владимира счастливым браком. Долгие годы он и его матушка шли рука об руку по общей дороге, обучая и воспитывая детей, разделяя радости и невзгоды. В семье царили любовь, взаимопонимание, которому в немалой степени способствовал тот факт, что матушка Ольга, будучи из священнического рода, воспринимала заботы мужа с пониманием и участием. Добрые отношения в семье позволяли о. Владимиру служить Богу и людям со всей энергией, умом и талантом, которыми он был щедро одарен.

По окончании Духовной Академии о. Владимир служил в разных храмах. В 1971 году он был назначен штатным священником в Николо-Богоявленский кафедральный собор, где в течение 16-ти лет учился сам у старших и опытных иереев и учил других — разнородную, пеструю паству всех возрастов и званий. Никольский собор не закрывали никогда. В нем ежедневно совершались положенные службы, в нем прославились известные всему городу проповедники, общение с которыми было большим утешением для православного люда. Собор притягивал к себе интеллигенцию, еще не забывшую православных корней. В начале 1970-х годов о. Владимиру довелось отпевать в этом соборе Анну Андреевну Ахматову. На это отпевание собралась православная и не православная интеллигенция. Народу в храме было так много, что казалось — без жертв не обойдется. Но Господь управил. Последняя дань, отданная Анне Андреевне Ахматовой, истинному символу высокой русской культуры, ее тонкого интеллектуализма, нравственной чуткости и благородства, в конце концов ничем дурным не омрачилась.

В 1987 — начале 1990-х годов протоиерей Владимир Фоменко состоял клириком Спасо-Преображенского собора, а в апреле 1990 года, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, была освящена Владимирская церковь на Владимирской площади. Тогдашний митрополит Алексий назначил энергичного, умного и не лишенного практической сметки протоиерея Владимира Фоменко ключарем храма для скорейшего восстановления его и возрождения приходской жизни. С этих пор и до конца своих дней (то есть без малого 20 лет) о. Владимир отдавал все силы любимому храму. При о. Владимире и благодаря его неустанной деятельности Владимирская церковь стала величественным собором, любимым многими петербуржцами. Каких усилий, каких тревог и, может быть, душевной боли стоило это о. Владимиру, легко представить, поскольку отношения Церкви и власти и отношения внутри Церкви никогда не были безоблачны. Недаром о. Владимир, обращаясь к пастве, то и дело повторял, что, идя в храм, нужно оставить за его порогом весь сор из накопившихся обид, подозрений, дурных желаний, которые тяготят и смущают душу, мешая ей радостно общаться с Богом.

Сам пастырь входил в храм в соответствующем облачении, резко отделяющем его от всех прочих, неторопливо, спокойно, неизменно благожелательно выслушивая других и отвечая им. В голову не могло прийти, что он чем-то озабочен и угнетен. Казалось, житейские бури его не касались. С первых шагов в храме он создавал атмосферу, подобающую предстоящему торжеству — Божественной литургии. И такая атмосфера сохранялась до конца службы. За эти благодатные часы надмирной отрешенности и покоя люди обновлялись душой, обретали врачующие силы и надежду на добрый исход своих скорбей и недоразумений. Отец Владимир любил называть храм «лечебницей». Именно лечебницей всегда и был собор Владимирской иконы Божией Матери для его прихожан. Вот почему люди, впервые пришедшие в собор, отстояв службу и послушав проповедь батюшки, благодарили его, спрашивали, как его зовут, возвращались в храм еще и еще раз и становились, наконец, членами прихода. Опытом общения с о. Владимиром многие поделились в своих воспоминаниях, опубликованных в сборнике 2010 г., посвященном его памяти.

Не жалея времени, о. Владимир вникал в просьбы всех, кто имел в нем нужду, и либо утешал, ободрял, либо запрещал, наставлял, возвращал оступившегося на верную дорогу. Но никого не отпускал от себя в унынии и мраке. Все уходили с надеждой на Божию милость. Если услышанные им житейские истории могли послужить вразумлению других о. Владимир, опуская имена, рассказывал о них в проповеди. Люди получали ответ, не задавая вопроса, и часто научались, не ведая до того момента, что нуждаются в наставлении. Он побуждал прощать, молиться с верой и сам молился за своих чад, не забывая ни о ком из них. Иногда он спрашивал, в какой части города его прихожанин живет, и было ясно, что его отеческое попечение, благословение, защита искали незримый, но самый прямой путь к его чаду. Как евангельский отец, он не ждал, когда к нему подбежит заблудившийся и грешный сын, а сам спешил к нему навстречу с любовью, с готовностью помочь.

И словом и делом о. Владимир учил свою паству любви. Он объяснял, что не только в храме, но и за его стенами прихожане должны чувствовать себя одной семьей, а значит — мириться с чужими слабостями, прощать их, помнить о своем несовершенстве. Он призывал поближе узнавать друг друга, помогать друг другу, объединяться в решении какой-нибудь насущной задачи, в общем труде на благо отдельного человека или общества, Церкви. Он учил обращать внимание не на чьи-то промахи и недостатки, а на добрые качества, которые есть у каждого. Этих-то качеств может не быть у тебя. Он учил, таким образом, любви по принципу восполнения чужими достоинствами собственной нехватки. Ведь замечая и любя эти достоинства, а вместе с ними и всего человека, ты непременно обогащаешь себя.

О. Владимиру нравилось общаться с интеллигентными, образованными, талантливыми людьми, в какой бы области эти таланты ни проявлялись. Эта черта сближала батюшку, судя по его же воспоминаниям, с владыкой Антонием, учителем и наставником. Конечно, тут могла сказаться привлекательность творческого начала, а могла — и особая трудность в духовном руководстве людьми, менее других расположенными подчиняться. Вероятно, было и то и другое.

Однако о. Владимир любил и «простецов», людей из народа, внешне ничем не примечательных, заурядных. Возможно, их-то он больше всего и любил за их смирение, искренность, твердость веры и явно гордился тем, что его называли «народным батюшкой». Он часто говорил о «платочках», в тяжелые времена сохранивших православную веру и Церковь и передавших это дорогое наследство своим внукам. Он знал своих старушек по именам, знал их домашние дела и обстоятельства, отношения с родными и близкими и этих близких тоже знал. Некоторые из таких старушек кочевали, пока были силы, за своим батюшкой из храма в храм по путям новых его назначений. Они старались выразить ему свою признательность, что-нибудь из сада-огорода, извиняясь за малость дара, подарить, на что о. Владимир шутливо отвечал известным присловьем: «Мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь». И всем было от этих слов по-домашнему весело, тепло и уютно, так что любовь пастыря к своей пастве была разделенной.

Что больше всего привлекало к батюшке людей всех рангов, так это полное доверие ему: все, что он говорил, было истинным, все, что делал, неоспоримым. За его плечами стояла многовековая народная культурная традиция, неписаный, но узаконенный порядок вещей, правильная иерархия ценностей, четкое различение добра и зла. Во времена, такие, как теперь, когда все это пошатнулось, перевернулось, оказалось осмеянным и оплеванным, такая твердость понятий и нравственных ориентиров влечет к себе многих — всех тех, кто не хотел бы, повинуясь дуновениям всех ветров, кувыркаться в житейском море. Вот почему в смутные эпохи, в противовес всякой, иногда навязываемой, относительности, является потребность в порядке, строгих правилах и нормах. Опора на традицию, веру предков, их представления о высшем благе и не подлежащем оправданию зле отвечает такой потребности в полной мере. Стало быть, и пастырь, который по долгу службы и по убеждению укоренен в такой традиции и наделен ее силой, приобретает непререкаемый авторитет в глазах верующего народа. Приверженность сложившимся обычаям, известный консерватизм благородны по своей природе: они означают уважение к прошлому, тогда как погоня за новизной во что бы то ни стало, страх быть обвиненным в ретроградстве особого почтения не вызывают: они легкомысленны, несерьезны.

Но, разумеется, консерватизм не исключает интереса к текущей действительности, ее положительным или отрицательным тенденциям. Отец Владимир был открыт миру, его душа живо реагировала на людей и события, никогда не теряя веры в благой Промысел Божий и надежду на лучшее будущее родной, горячо любимой России. Он много работал и спешил сделать как можно больше — помимо богослужений и треб восстанавливал собор, где действовали и о сию пору действуют и знаменитый детский хор под управлением И. В. Болдышевой, и школа звонарей, и известные далеко за пределами храма талантливые реставраторы. Он был блестящим проповедником-импровизатором, у которого можно было поучиться искусству речи не только священникам, но и людям вполне мирским. Около 20-ти лет он был духовным наставником Пасхального фестиваля в Петербурге.

Отец Владимир бывал в разных странах, знакомился с разными обычаями и людьми. Общение с кем бы то ни было для него не было проблемой. Природный такт, воспитанность, душевная деликатность (черта, которую батюшка очень ценил в людях), внимание к собеседнику и умение слушать располагали к нему всех и каждого. Кроме того, он был красив и внешне. Весь его облик, особенно в священническом облачении, импонировал русскому человеку, вполне совпадая с представлениями о православном батюшке.

(386)

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *